мне страшно. я лёг очень рано чтобы выспаться и проснулся через два часа, морочная дрёма ожидания и тело как поднимающееся тесто; почти не спал, будильник в 6:30, я встаю и делаю два сэндвича: руккола, жёлтые черри, камамбер, арахисовая паста и маасдам; заворачиваю их в фольгу, в рамке на финляндском вокзале в 7:40 вынимаю из карманов всё, но продолжаю звенеть; достаю пакет с фольгой и охранники смеются; билеты, два капучино в маке, сообщение от * что опаздывает; я смотрю на эскалатор со второго этажа, он двигается очень медленно; вижу длинный красный шарф и розовую кепку, первый жест махнуть, второй скрыться за колонну, застревание между двумя; короткое объятие, мы оба смешно нервничаем

встреча с человеком, который в середине ноября начал нашу переписку большими письмами, которая держала меня на плаву всю зиму, которая заслонила по важности многое, которая не предполагала конвертироваться в оффлайн минимум до весны; то есть — встреча с тобой

станция белоостров, улица железнодорожная до сестрорецких болот, вся обледенелая, ты на каблуках; мы слипаем по разу и одновременно я предлагаю тебе руку и твой вопрос можно ли взяться; первый час знакомства, мы скользим подруку в 9 утра, темно, никого, на деревьях тяжёлые капли, рассвет через час, я перебираюсь сжимая его локоть оглушённый фактом этой такой дороги и вынужденного бондинга, у меня уже всё случилось

четыре часа в лесу; высокие сосны и лес идеальный; едим сидя на мокром буревале; переходим через ручей и я беру тебя за руку; деревянный настил посреди коричневого болотистого поля, мы как на кэтволке; сказать «красиво» — оскорбить ландшафт; я останавливаюсь через каждые десять шагов и смотрю вокруг; я никогда не был в это время в области; воздух такой плотный, всё в мире сделано для меня; для тебя; я не маскирую логоневроз потому что почти не заикаюсь потому что с тобой очень спокойно; много молчания потому что кажется неуважительным говорить перед такой красотой, но также — обсуждение вещей; твои отсылки к тому, чем я занимаюсь, — каждая третья мимо, я люблю каждую как шаг навстречу; я задаю ебланские вопросы; ускоряю темп речи говоря о действительно важных для меня вещах чтобы они не звучали значительно ожидая что ты зацепишься и расспросишь но моя речь длится непрерванной, — сколько таких зацепок я пропустил от тебя? разговор про танец — у меня вспыхивает живот, меня это реально волнует и мне так сильно нравится что ты говоришь; я воспринимаю каждое дерево и куст и кусок земли с огромным значением; мягкая пружинистая почва у края болот, лужа в которую кто-то по центру положил мандариновые корки; идея дойти до залива упирается в поход по ж/д полотну отделённому от нужной дороги болотом; мы мочим ноги и возвращаемся; реперформанс ледяной улицы железнодорожной, моя ладонь глубоко в твоей когда останавливается машина и дед спрашивает, как там тропа, когда идёт семья из трёх человек и спрашивает как там тропа, кто-то ещё, бухой рабочий, я всем радостно отвечаю что тропа супер, я держусь за твою руку в электричке полной рабкласса и спрашиваю какие твои действия если на нас быканут гопники, ты говоришь никакие и что это страшно; я поднимаю наши ладони выше на колене потому что так сильно хочу чтобы контролёрша сидящая напротив видела, чтобы все видели переплетёнными — твои потёртые кольца, мои некрасивые ногти

прощание на вокзале, вторая половина дня с машей и катей: кофе в смене, магазины, подписные, ужин, пешком домой впервые через шкиперский мост; в подписных дневники Чуковского на случайной странице: «13 ноября. Утром вбегает Женя: — Радость! Радость!» — 13 ноября, дата первого письма от тебя; как будто две лучшие подруги приехали из москвы, как будто у меня есть какая-то жизнь, как будто меня не подстрелили на охоте, как будто я не утонул в сестрорецких болотах, раньше-раньше бывших древним литориновым морем

———

В реках северней будущего

я забрасываю сети, а ты

медлишь, их отяжеляя

тенями

в записи камней.

———

тридцатое декабря — я абсолютно спокойный. поход на рынок, поход в ашан, гигантские баулы с продуктами, минус много денег, даша катя, попытка напечатать футболку, вечер в кофе на кухне, рядом сидит мальчик долго набиравшийся жеста обратиться и наконец заговаривающий — оказывается дамиром, старым знакомым алины, бывшим у нас в гостях в прошлой жизни; мы обсуждаем ерунду и я предлагаю записать алине кружочек уверенный что ей будет абсолютно поебать; она отвечает как может, с настроенным овер-дружелюбием; дамир уходит, я иду гулять до таврического, я так сильно устал за день и завтра всё ещё сложнее, но во мне ураган, я вмещаю в себя всю зиму

девять с чем-то, мы едем ко мне; точнее — ты приезжаешь на владимирский, мы забираем от даши сумки с продуктами для завтрашнего ужина, завозим на пушкарскую; ты говоришь, что не сможешь прийти на новогодний ужин — я сразу понимаю, что меня ждут чудовищные два дня и начинаю к ним готовиться; я беру пачку ньокк и — на троллейбусе мы едем ко мне; ты предлагаешь поспать на плече и последить за остановками; я ложусь не сообщив какая наша; прямо напротив нас кринжовая славик гетерокапл, чел лежит у девочки на плече; я лежу на твоём; быстрый ужин, по очереди в душ, почти никакого разговора, ты предлагаешь что-то посмотреть, я предлагаю лёжа, стандартность схемы вызывает у меня неприязнь, но я немой; я очень тебя хочу, я вообще не хочу секса, а хочу лежать рядом и чтобы ты дышал мне в глаза; ритуальные adventure time, две или три серии, я говорю что мне нужно немного света и затем — долгий обход губами по каждому квадратному сантиметру твоего лица, увеличивая ожидание и сокращая расстояние до самого радостного

мне нравится в тебе всё; я подходящая деталь; у тебя во рту неопределённый упругий кусок меня, с таким же успехом мог быть локоть или складка живота, я ничего не чувствую; я держу твоё лицо как хрусталь обеими руками выдыхая тебе в глаза и чувствую всё — я верю себе, я безопасный, мои руки не устанут, если в них будет необходимость; вся моя чувствительность в прокладке воздуха между моими пальцами и фактом твоей жизни на этой планете, на краю ресниц, в новорождённой форме мышц когда глаза сжимаются от того как всё красиво и горько; я ненавижу сперму, свою обычно смываю из раковины брезгуя, но держа тебя во рту мечтаю о преждевременном спуске чтобы проглотить всё; это не имеет никакого отношения к сексу, точнее — имеет всё отношение к сексу каким я его чувствую; быстро и уверенно во мне раскрывается что-то новое, я не успеваю это описать; я буквально целую его в мысли; от того насколько он уместный и насколько я чувствую себя уместным при нём мне хочется плакать; проведённое время, затем сломанный момент, решения не кончать — я ещё не знаю, что задержав дыхание не буду дрочить следующие 9 дней, тело откажется; ты замахиваешься что-то сказать, я прерываю, потом прерываюсь, — ты собираешься поехать просыпаться в своей кровати; у меня занимает время это обработать; короткое афтеркер лежание затем его одетая фигура в дверях, прощание губами; я прошу написать как доедешь, жду пять минут, понимаю что за пять минут ты не доедешь на другой край города в три ночи и падаю в сон сжимая себя руками изо всех сил

———

Мы больше не спали, мы лежали в часовом механизме тоски,

и стрелки сгибали, как прутья,

и они отлетали назад и время хлестали до крови,

и ты говорила густеющими сумерками,

и сказал я двенадцать раз ты ночи твоих слов,

и она разверзлась и осталась раскрытой,

и глаз один я вложил в лоно ночи, а другой вплел в твои волосы, и

запальным шнуром свил между ними вскрытые вены —

и юная молния подплыла.

———

тридцать первое декабря — пробуждение в чудовищное чувство отвращения ко всему что меня ждёт; я — гигантская фура, которую сильно занесло и нужно совершить колоссальное усилие, чтобы выправить направление движения; мне откровенно плохо впервые за месяцы; я медленно понимаю, что случилось что-то, с чем я не смогу тебе/себе помочь, некая неопределённая психоворонка, сложное странное переживание, слом ритма; мог ли арсений помочь мне, когда меня закрутило в воронку сомнений по поводу него? если бы был более эмоционально зрелым; если бы я обратился за помощью; и тд; я так спокойно себя люблю и я так безусловно в себе уверен; тем не менее, есть некая правда обо мне [или просто глитч, угол воздуха], которую я не узнаю, вставшая между нами стёклышком в твоём глазу, вернувшаяся мне огромным гнойником под левым веком, синяком прямо на следующее утро, жёлтым фингалом на новогоднюю ночь; я смотрю на себя в зеркало и хочу узнать эту правду и вырвать её из себя; или — оставить себе, потому что всё моё — моё; или — оставить её в секрете от себя, потому что тебе показалось, или ты не понял

мне пишет артём и я прошу меня успокоить описанием ситуации; он предлагает не теребить себя раньше времени; на улице солнце и чистое небо и впереди длинный день больших физических усилий — я сдаюсь этому и осторожно радуюсь в такси до пушкарской; ещё несколько походов по магазинам и полное погружение в готовку; сквозь слабость и отвращение пытаюсь танцевать, понемногу увлекаюсь; я поставил себе сверхзадачи по меню и очевидно не выруливаю; приходит лера, затем катя и лёша с русланом, начинают помогать и берут на себя всю уборку; я хочу закатить истерику под куранты, мне неприятно всё, я хочу чтобы меня обняли и держали в руках

после одиннадцати переодеваюсь в открытые плечи и надеваю колье, я выгляжу лучше чем обычно, я себе нравлюсь, я вкусно пахну; под левым глазом расплывается жёлтый фингал; погружение в пространство вечера; приходят люди — до двадцати человек, некоторым очень рад, другие мимо взгляда; приходит оля леонова с которой три года назад ужасно закончилось общение и дарит кольцо из аметиста; оно мне нравится я надеваю и сразу вспоминаю про тебя и ухаю в трясину; у меня не хватает сил уследить за всем, колонку оккупируют уёбищной музыкой, вечер приобретает вайбы совиет-стайл вечеринки, меня тошнит; я продолжаю готовку вплоть до полуночи — 12 часов на кухне в поту и мыле, 14 блюд, вечер совершенно не такой, где люди могут appreciate the food, некоторые очевидно пьянеют от чего меня совсем уносит в отчуждение; бухая развязная подруга * кидает в рот кусок чего-то и выдаёт мне «а кстати вкусно», я закатываю глаза прямо ей в лицо; то есть — мне настолько плохо, что я вообще не держу себя; подарки от лёши руслана ани и вани; после полуночи доходят ещё некоторые, мне неинтересно абсолютно всё

00:21 короткое письмо тебе с поздравлением и благодарностью, ты потом объяснишь отсутствие фоллоуапа тем что мы оба были заняты под нг, — я, нашедший четыре минуты среди ужина на двадцать человек, проглочу это без возражений; выруливая на сучьи вайбы орём с дашей пересадку говна, затем пою лану пока меня снимает катя а лёша кормит с ложки; в два с чем-то мы уходим из этой квартиры на мансарду к лене через улицу; все садятся за стол, я сажусь на кресло в углу, собирается консилиум из четырёх человек, успокаивающий меня, что факт твоего отъезда посреди ночи ничего не значит, но даша говорит что чувство что что-то не так в 99% означает что всё не так, и я с ней согласен; вместо радости и спокойствия и новогоднего чуда я чувствую тревогу и неуверенность и небезопасность; за столом начинают обсуждать, кто как познакомился со мной; вайбы растворяются и мы с моими идём к метро; пять с чем-то утра, полчаса пешком от приморской в бессознанке, три атаракса, горячий душ, желание ударить себя — год закончился днём, в который я не хотел видеть никого, кроме тебя, но увидел всех, кроме тебя

———

С руки у меня осень жует свой лист: мы ведь друзья.

Мы время лущим из орехов и учим его ходить:

в скорлупу возвращается время.

В зеркале воскресенье,

в сновидении спится,

губы молвят правдиво.

Мой глаз опускается к паху любимой:

мы глядим на себя,

мы говорим темнотой,

мы любим друг друга, как мак и память,

мы спим, как вино в раковинах,

как море в кровавом луче луны.

Обнявшись стоим мы в окне, с улицы смотрят на нас:

теперь время, чтоб знали!

Теперь время, чтоб камень решился цвести,

чтоб тревога ударила в сердце.

Теперь время, чтоб время пришло.

Теперь время.

———

первое января — моё тело бетонная свая, я собираю все силы чтобы открыть окно в 13-14 и начинаю стонать; пешком на пушкарскую убираться; каждый шаг спотыкается об мысль; пять часов уборки в квартире ани, относил посуду к лене, на машине бокалы к даше, затем на машине домой с остатками продуктов; меня конкретно заспиралило, я пишу ему с вопросом о планах и видимся ли; «почти уверен, что», но напишет позже, я втягиваю подбородок и пишу что я в спиралинге и мне нужен фидбек на конкретный вопрос — не свойственны ли ему такие динамики, когда при проявлении интереса или нежности человек закрывается и отчуждается, потому что если это так, мне нужно закрутить горлышко прямо сейчас, точнее — позавчера; он оставляет меня с отложенным ответом, до возвращения с дачи — не конкретизируя на часы или дни; я говорю себе что не позволил бы себе такого если бы ко мне обратились с прямым запросом на скорую комфортинг-помощь; лицо застывает с неприятным выражением, сжав зубы на атараксе желание забыть себя, сон

———

Исчисли миндаль. 
Исчисли, что было горьким и не давало

забыться тебе, —

к сумме причисли меня.

Я искал твои глаза, когда они открывались, и никто на тебя не глядел,

я прял ту самую тайную нить,
и роса, твоя мысль,
по ней стекала в

кувшины —
заклятые словом, что не нашло путь ни в чье сердце.

<…>

Сделай меня горьким.

Причисли меня к миндалю.

———

второе января — 2.01.2025

я не хотел просыпаться; где-то 11 или 12 утра, я дышу в открытое окно с бокалом розовой нулёвой шипучки; слушаю позавчерашний войс от матери с поздравлением с новым годом; она желает мне всего хорошего и — найти девушку, жену, построить семью; я дослушиваю и долго смотрю на кусок залива, который видно из моего окна; голова полностью занята тобой; затем происходит едва слышный щелчок в воздухе, перемена неба, я сажусь и набираю матери следующее сообщение:

мамуль, тебе пора перестать желать мне найти девушку и жену, потому что я люблю мальчиков, о чём ты если не знаешь, то догадываешься!) и как раз сейчас я влюблён — он очень красивый, добрый и необычный, хотя всё сложно и видимо кончится ничем. но я всё равно хочу чтобы ты за меня порадовалась, если ты действительно хочешь чтобы я был счастлив 😇 потому что сейчас я счастлив. с новым годом тебя! пусть всё будет хорошо

я делаю каминаут матери, чего не планировал делать — никогда в жизни; —

у нас нет или мне казалось что нет такой связи, которая ставила бы передо мной запрос на абсолютную честность; я знаю своих родителей и как они могут принять этот факт обо мне и что это никому ничего не облегчит; —

и тем не менее — приняв решение за секунду, я делаю каминаут матери, и это ощущается как землетрясение.

в это утро мне нужно, чтобы было что-то, ради чего это всё было; получается — ради этого; спасибо — без твоей воли или знания

чужим вотсапповским языком я рассказываю ей о тебе, говорю не то что хочу но то что должен сказать и что является правдой (кроме того что я счастлив прямо сейчас); мама бы не поняла, напиши я, что ты — чёрный журавль с красным горлом; что ты дикий олень, которого я увидел в густой жимолости в лесу и с тех пор не могу моргнуть; что ты поселился двойным гнойником у меня в левом глазу.

она отвечает почти сразу, неожиданно достойно — что ей горько слышать, но это моя жизнь и она одновременно рада, и что я её сын, и что она понимает меня и принимает и обнимает

я ложусь на кровать и плачу так страшно и громко и долго, что соседи за стеной обрывают весёлый завтрачный толк; вспоминаю видео, где ты рыдаешь и орёшь в танцзале — и разрешаю себе орать; я плачу за всех нас; беру телефон чтобы сделать селфи в слезах, моментально ненавижу себя за этот жест, отбрасываю, лежу и скулю; случается что-то новое — я узнаю, что что-то было мне необходимо, только сделав это, будучи много лет уверенным, что это вообще мне не нужно; рассказываю кому дотягиваются руки: кате, лёше с русланом, артёму, кружочек в слезах маше; артём пишет — ты такой же как мы; сбриваю усы впервые с июня

подобрав себя как раненую птицу выхожу гулять; 2 января 14:30 я на остановке тереблю шарф смотрю в землю и с задней части шарфа ветер выносит мне в лицо твой длинный белый волос; у меня моментально растекаются глаза. [рассказываю тебе про это через день, убирая волос с твоего пальто, ты отвечаешь ничего себе; мы едем в такси вечером 30-го и я говорю что в петербурге началось наводнение потому что сильный ветер принёс огромные волны и закрыли дамбу но на васильевском вода всё равно вышла из берегов; этот факт вызывает у меня трепет и переживание, мы едем ко мне в наводнение, — ты отвечаешь ничего себе. я говорю ничего себе когда подружки рассказывают какую-то ерунду и я не знаю как отреагировать]

14:50, ты пишешь ответ, который меня успокаивает — на фоне моей готовности что это вообще была наша последняя встреча, я вижу что ты лукавишь в двух местах и не понимаю зачем; точнее — я читаю «нужно чуть больше времени» и убеждаю себя что i was born yesterday и не понимаю, что значит когда люди пишут что им нужно немножко больше времени чтобы понять свои желания; поскольку я себе верю, убедить получается легко; тревога отступает; мы соглашаемся что поспешили раздеваться и ты говоришь что почувствовал себя «странно» без отрицательной или положительной коннотации, и частью плана, о котором не был осведомлён; и что это был «по-своему очень красивый опыт»; я хочу вернуть тебе два истощённых слова: красивый, приятно

пересекаюсь с антоном чтобы передать ему его фотик; мы берём кофе и он рассказывает про эпидемию мужского одиночества и что благодарен мне за приглашение на ужин; мы видимся типа 5 или 6 раз в жизни и я овершерю ему что только что каминаутнулся матери; он овершерит мне в ответ; я хочу идти дальше один но он спрашивает не против ли я и ещё два часа мы гуляем вместе, обсуждая вещи; я оставляю его в цивиле и иду пешком до лесной и затем до выборгской; на метро до центра, лёша, руслан и лера, знакомство с ваней прилетевшим из германии; смотрим мегалополис, чудовищно, лера уходит есть; ужин в бабагануше на варшавском, на выходе я обнимаю ёлку в кадке и опрокидываю её на себя, весёлые фото; вечер в который мне удалось отвлечься; сообщение от тебя с предложением увидеться послезавтра; у меня есть длинный ответ: я не представляю как выстраивать диалог после тех сообщений которые случились в моём спиралинге, мы очевидно оказались по разные стороны оценки происходящего и мне нужно от тебя движение навстречу; выбираю короткий: оки, давай конечно.

———

Выпал снег, сумрачно. Месяц уже или два, как осень под монашеской рясой

мне тоже принесла весть, листок с украинских склонов

<…>

Платок, платочек вот только узкий, чтобы сберечь теперь, когда ты учишься плакать,

тесноту мира рядом со мной, который никогда не зазеленеет, дитя мое,

для твоего ребенка!

Осень кровью текла с меня, мама, снег жег меня: искал я сердце

свое, чтобы им плакать, находил я дыхание,

ах, того лета.

Было оно, как ты.

Пришла слеза. Ткал я платочек.

———

третье января — открытые глаза сквозь атараксовый смог; пришло письмо что готова моя карточка внж и значит надо в париж, просто пропускаю это мимо ушей, у меня 20к на карте и -300к на кредитках, мы не летим ни в какой париж; спрашиваю в инсте не сводит ли меня кто-то в бильярд — удочка к тебе; меня ведут аня с антоном, вечером вижу в сториз что ты тоже был в бильярде в этот день; в обед выхожу гулять по страшному снегу потому что не могу сидеть на месте; пешком от дома до цпкио через крестовский; я весь в снегу и я один на улицах; это было очень правильное решение и я выдыхаю; снимаю на видео кувырок в снег, теряю карточки, возвращаюсь и нахожу; выхожу из парка поскальзываюсь и очень больно ударяю о железные ворота левую руку в районе мизинца, почти плачу; какие-то мысли в течение дня, забытые потому что записываю спустя неделю; можно представить о чём они; ужин с русланом лёшей и катей, провожаем руслана в деревню на каникулы; затем с лёшей на севкабель, два часа бильярда с аней и антоном; мне умеренно весело, я люблю бильярд и провожу дни; пешком домой

———

Той синевы, которой взгляд его искал, я выпил первым.

Из следа твоего я пил и видел:

ты катишься сквозь пальцы мои, жемчуг, и растешь.

Растешь, как все, кто преданы забвенью.

И катишься: так черный град тоски

Сыплет в платок, беленый взмахами прощанья.

———

четвёртое — я выезжаю за полтора часа до встречи и ищу в подписных маленький конверт чтобы положить записку скреплённую серёжкой с аметистом; делаю лишний крюк и пишу ему что в этот раз буду человеком который опоздает; на улице солнце и я иду медленно; я хочу быть человеком который опоздал, который не пришёл вовремя, которого ждали, потому что это редкий опыт; завтрак в ivory garden, красиво и вкусно; я принёс два ореха макадамия и ключик к ним; протягиваю и говорю что хочу чтобы он открыл один для меня а я открою для него; это теряется в каком-то общем гуле, он открывает свой, закидывает в рот и говорит что никогда их не пробовал; я думаю что этим описывается наше взаимодействие; напротив сверху зеркало но мы сидим ровно разделённые колонной, я фотографирую себя; необязательные смолтолки чередуются молчанием, я пробую его ньокку, мы выходим гулять; у нас часа три-четыре и завтра он улетает обратно в нидерланды

предлагаю секретное место куда хочу нас отвести, на подходе ты угадываешь что это оранжерея таврического; до этого — прогулка до смольного и во дворе за собором; очень тихо и красиво; мы обсуждаем какую-то хуету, то есть — культурку, книжки; я надрываю жопу формулировками пускающими пыль что мне реально не всё равно, высказываю своё гнойное мнение по ряду вещей; я самый начитанный из всех твоих и моих знакомых, но мне поебать на книжки; что меня реально волнует: 1) какой длины каблук мне нужен чтобы мы были одного роста; 2) смогу ли я поднять тебя на руки и если да, то сколько продержу? поднимешь ли ты меня? 3) увижу ли я италию твоими глазами? 4) кто из нас быстрее пробежит стометровку? 5) будем ли мы помогать переносить мигрирующих лягушек через шоссе? 6) научишь ли ты меня играть в резинки? умеешь ли ты сам? 7) влезем ли мы оба в одну пару болотных сапог, чтобы пойти собирать морошку? 8) будем ли мы перелазить через заборы? лазить по деревьям? цепляться, свисать, дрыгаться? 9) как тебе мой голос, смогу ли я тебе петь? 10) что мне сделать, чтобы в городе была погода, которая тебе нравится? и тд; меня тошнит от того, что я тебе говорю; в ноябре твоё появление в моей жизни дало моему языку свежий импульс, теперь ситуация между нами отбирает его у меня; поэтому я пишу этот текст

таврический сад, мой любимый; твой — екатерингофский, но таврический тоже в топе; дети на ледянках катаются с горки; ты долго снимаешь, я тоже; я хочу скатиться и занимаю очередь за детьми; потом смотрю видео снятое тобой как я скатываюсь с горки, то есть смотрю на себя твоими глазами, — я некрасивый, то есть — недостаточно красивый, не дорогая лошадь, не белая борзая, — я борзая дома; как человек, желающий дорогую лошадь, я понимаю — вероятно, только себя; мне грустно но в привычном смысле; я не знаю как себя вести но знаю что если не возьму тебя за руку в моём любимом саду зимой то буду жалеть, поэтому беру тебя за руку смотря в другую сторону, пока со входа навстречу льются десятками потоки семей

оранжерея; птицы рыбы и растения; разговор выруливает на ситуацию между нами сам собой; он всё ещё чувствует себя в стадии знакомства, и то что я принял за сближение было чем-то другим; и что наша переписка несмотря на её ценность и красоту — не что-то редкое, как я это вижу; я убеждаю себя что забыл все слова на свете что не умею отличать одно от другого считывать знаки и интерпретировать сказанное что я живу на земле один день — и проглатываю без возражений; расспрашивает про дневник, мы обсуждаем прозрачность, он сообщает что между говорить витиевато и говорить прозрачно есть третья опция — молчать; я очень согласен — я умею молчать, и я молчу о многом; в этом тексте — не все слова, которые я знаю; я говорю что я молчу о многом между нами и он очень тихо говорит «спасибо, это мне помогает»; так тихо, что я хочу поцеловать воздух изогнутый этой фразой; я понимаю, что если напишу об этом, это что-то разрушит; что если не напишу об этом — это ударит в меня со всей силы; я пишу этот текст, то есть — орфей оборачивается — — в неокончательном зазоре между «повернуться» и «превратиться»

наше время подходит к концу, я еду с ним на балтийскую и в метро наговариваю на ухо что-то бодрое, что всё нормально, что у меня тоже всё сложно с отношением к отношениям, что я делал ужин на нг и меня посетила невообразимая по радикальности мысль — что некоторые блюда требуют больше времени на приготовление чем другие; на ходу выдумываю формулировку что мне нужен человек с которым я могу чувствовать и обсуждать вещи на уровне, недоступном с другими — и думаю, что она абсолютно адекватная; его фраза «я искренне не знаю — я хочу строить с тобой партнёрские отношения, дружить или—» звучит странно и тепло; выясняется что он читал постлюбовь когда она вышла — я чувствую как это всё усложняет, думал что у нас нет общего языка для разговора об этих вещах, а он есть, просто не разделяемый; «спасибо за этот разговор, он был нужен» на эскалаторе и я со ступеньки ниже льну к его груди закрываю глаза зная что на на меня с завистью смотрят вообще все потому что он самый красивый человек на этой станции

я умалчиваю о своих сомнениях, выслушав о твоих; как я метался между идеей человека в процессах становления и уже композиционно сложенным, который сможет меня подхватить, который кристально понимает себя [но — я тоже в процессах и я бы хотел остаться таким до конца жизни и только с такими я бы хотел быть связан]; как я разглядывал твои фото убеждая себя что ты кажешься мне красивым; не мой типаж, но я теперь ненавижу свой типаж плюс мне даже не приходит в голову что я мог бы тебе (кому угодно) по-нравиться; поэтому наша встреча кажется мне редкой, — потому что она из разлома между ожиданиями и предпочтениями, она из неожиданного (не)места, not my type по причине not a type at all, ты другое дерево; как мне кажется что у нас есть общий язык, большое открытие зимы, но я чувствую существенные разницы между нами, расстояние во времени и направленности мысли, в скорости сложности, в интенсивности цветения; как ничего из этого меня не смущает; я завидую многому в тебе и хочу украсть; я завидую, тому чем я могу поделиться; я говорю тебе что чувствую себя уверенно, не договаривая что это результат сделанного выбора отложить сомнения, потому что в прошлые разы сомнения не принесли мне ничего; и я делаю выбор быстро поверить — не тебе, а себе, что я действительно вижу тебя for who you are

два поцелуя у балтийского вокзала и мы расходимся, — ещё светло и небо чистое; первая настоящая радость в этом году — не по тебе, не по нам, а за себя, изнутри себя; я вспоминаю что у меня есть тело и оно гибкое выносливое и живое и отзывчивое и в нём так много нежности и его уже любили и будут любить ещё; захожу в ленту, имбирное печенье «радость», делаю фото и отправляю ему — зову приехать вечером и хочу проводить в аэропорт завтра, заранее зная вежливые ответы на оба предложения; три часа я гулял держа лёгкие за спиной

встреча с катей, поход по магазам, купил набор парфюма несмотря на критическое отсутствие денег; кофе в цивиле — на стене картина с вылитым тобой в идиотском фэнси стиле; ужин на адмиралтейской затем в кино в англетер за 4 дня до его закрытия — смотрим «партенопу» соррентино, — как и все его фильмы эталонная гетерокрасота, тяжеленным молотом по голове о том, что мы живём и умираем, и что время уходит, и что всё так отчаянно красиво и горько; я плачу забывая о тебе на два часа и помня только себя; пешком домой переёбанный; на среднем проспекте мне перегораживает путь трамвай, заезжающий в депо — он долго ждёт пока откроют ворота и я долго жду вместе с ним

———

Look in this glass,

see, caught

in the uncontained life of light

covering wine,

the black fly

making marks:

These are messages lost

in their quick fulfillment,

the trapped dance

of self:

See, caught in the quiet

gathering mirror

the troubled face

of the looker.

Nothing is heard of

passion

breaking the clear communion

of face

with face.

Assume, then, that love

figures

in these messages

of fear:

Imagine his losses

rich as your loss

of loved features

to this grotesque escape.

And enter that variety:

stay

among the fracturings:

regather the fragments

of face

as they dance:

Then give the fly to

air:

contain this

trap and the quick

making of marks.

———

пятое января — срываюсь гулять в полдень; через смоленское кладбище до метро и уезжаю до ломоносовской, где был один раз в жизни; проход через огромный парк с аттракционами, беру билет на колесо обозрения чтобы в один день с тобой оказаться подвешенным в воздухе; всё чудесно и трепетно; гуляю несколько часов завораживающий чёрный дом отделения токсикологии на бехтерева; дохожу до александроневской лавры и хожу по кладбищу прямо весёлый; оранжевый закат невыразимый над куполом; я медленно возвращаюсь к себе; кофе с лёшей в дорис, очень его люблю, читал

неокончательность этого текста — послезавтра ты напишешь, что долетел, и я предполагаю что мы будем в жизни друг друга в той или иной форме; зелёное полотенце, которым ты вытирался — я не придумал, что с ним делать не сдвинул с места; список из совместных активностей придуманных за неделю до, плюсики напротив двух из восьми пунктов; серьги tous с аметистом заказанные из состояния неуверенности — одна слава богу у тебя, другая у меня, я никогда не носил камни, а теперь ношу, уравновешенный тобой через несколько стран, axial stones; ты [ко] мне подходишь

самый большой подарок от тебя одновременно подножка — связь существующая или потенциальная с каким-то количеством людей девальвировалась, некоторые общения потускнели, поднятие планки когда дальше уже опасно. но теперь я ещё лучше понимаю куда мне смотреть с нежностью

я человек, который приходит вовремя и берёт билеты туда, сюда, который делает сэндвичи в лес — фасилитатор, как ты сказал; я человек, который принимает вещи со всем их значением, и во всём видит знак и совпадение; человек, который придумывает себе и чувствует по этому поводу, а потом пишет огромные тексты, заводит дневник, снимает фильм, пишет письма, производит бесконечное количество пронзительного контента — обесценивая всё, достойное молчания, — за который его благодарят другие, через эти тексты находящие себе язык; у меня нет запроса на благодарность ни к кому — потому что всё искренне и бескорыстно; но — я тоже хочу быть описываемым, а не описывающим, я хочу быть подплывшей молнией, бурей, немым ландшафтом и вдохновением, я хочу шагов к себе навстречу пока я замер, чтобы моё лицо держали в руках, хочу ответных усилий, я хочу прочитать про себя что-то кроме заметки про танцующие родинки на спине, when’s it gonna be my turn — и тд; неужели единожды открытый скилл говорить сложно-просто и честно обрекает тебя на участь человека описывающего? я бы хотел тогда разучиться говорить, чтобы мои глаза стали больше; и поэтому я жалею себя, и в этой жалости я снова меньше единицы, но это окей, потому что на другом конце — состояния, в которые я всегда успею вернуться: любовь к себе, целостность, самодостаточность, a crush is just a lack of information, вставленные линзы — поэтому я так рад быть меньше, и я так медленно возвращаюсь к себе, потому что хочу быть человеком, который опаздывает, которого ждали

то ли надежда мандельштам то ли ольга мартынова в скорби по мужу пишет что в конечном итоге всё — даже самое страшное, самое неподходящее, — превращается в литературу; да, но — это не литература; это не фрагменты речи, это речь целиком; это не дневник русского квира про интимности на фоне войны, это не поэзия, не автофикшн и не срез реальности, не попытка транслировать общее через конкретное, не «пронзительный контент», это просто — в силу удачи и совпадения читаемое тысячей человек, явленное необходимостью канализации аффекта и закрепления памяти — частное говорение меня, вити вилисова, родившегося, как и ты, на дальнем востоке, в городе благовещенск, временно влюблённого, временно живого

я долго жалею себя, а потом думаю о тех людях, о тех геях и квирах в мире, у которых нет даже шанса помыслить собственное желание и тем более возможности жить себя свободно и в полноте; стоя рядом с ними я не смею хотеть большего, у меня уже есть всё — контролёрша в электричке из белоострова видела, как крепко я держал тебя за руку.

прошлое, настоящее и будущее настолько несоизмеримо больше чем ты, я, мы; я не хочу путать существенное с несущественным. но миру всё равно на меня, и поэтому для меня существенное — как ты мечешься под деревом с замерзшими грушами, делая фото, и то, как ты произносишь букву «л». уверенно я говорю себе то, что не могу сказать тебе и что не могу записать сюда. я возвращаюсь пешком домой по большому проспекту в.о. и чувствую себя необнаружимо маленьким, я буквально ничего не вешу и мои тревоги волглым треском лопнут под ногтём как клещ, но — я так сильно рад нашей встрече, и я двигаюсь с такой скоростью, что ——— об меня может лопнуть мир