Долгие годы чтения «Дара» я пребывал в уверенности, что в финале Федор и Зина бредут квартиру на Агамемнонштрассе в предвкушении первого (первого!) интимного контакта. Они знакомы 455 дней, но до сих пор оставались в платонических отношениях.
Они не знают, что в квартиру не попасть, это подспудная интрига, эмоциональный пик. Читатель в курсе, что ключей у них нет, чувствует свое превосходство над героями или сочувствует им. Но верно ли читатель понимает, что Федор и Зина еще ни разу не ______?
Вот как эту сцену понимают наблюдатели.
Что пишет Истец Иного:
«После отъезда Щеголевых обнаруживается, что ключей от их квартиры, куда Федор с Зиной стремятся, нет ни у одного, ни у другой. Поверхностный смысл этой комической ситуации таков: мы понимаем, что и после завершения повествования Федору и Зине в квартиру не попасть и желанного не достичь, а ведь Федор, как явствует из остроумного эротического подтекста в описании надвигающейся грозы, так страстно мечтает о близости».
Что пишет Старший Комментатор:
«Влюбленные герои бредут после ужина в летнем ресторане в квартиру, из которой уехали родители Зины, чтобы провести там свою первую ночь вместе, — и не знают (а внимательный читатель знает), что у них нет ключей от квартиры и (уже за пределами романа) они окажутся у запертой двери».
И вот есть, скажем, такой многотиражный сайт Камамберри, на котором пересказываются сюжеты классических произведений. «Она» — Зина.
«Она ограничивается прогулками с ним по Берлину, где все отвечает их счастью, резонирует с ним; следуют долгие томительные поцелуи, но ничего более».
«Ничего более».
Цитата с Камамберри самая важная: она, по идее, должна отражать массовое представление о ключевых событиях «Дара». Отражала она, повторюсь, до конца 2024 года и мое личное представление.
Да, с общечеловеческой точки зрения несколько странно, что бродя год с лишним по берлинским закоулкам, железнодорожным лощинам, целуясь на скамейках (что описано и прозой, и в стихах Федора), эти молодые здоровые люди не делают такого естественного шага. У Зины хотя бы совсем недавно был «жених», но Федор-то, похоже, хранит целомудрие девять лет.
Но роман это ведь роман, сказка; читатель согласен верить именно потому, что нам предлагается Миф, история Особой Любви. И есть довольно понятное бытовое объяснение мифологического воздержания — высокая брезгливость Зины и Федора. Да, нереалистично, но мы в книжке.
Нужно было 455 дней ожидания, чтобы достигнуть вершины нетерпения, подвести к такой мощной развязке с закрытой дверью. Если Федор и Зина раньше соединяли чресла, не так было бы и важно, что нет ключей именно в этот вечер.
Но перечитывая при подготовке нового издания путеводителя книгу Пулитцеровской Лауреатки, я запнулся об абзац, в котором автор, предполагая, что Вера Слоним едва не сама инициировала секс с Набоковым на первом свидании 8 мая 1923 года, приводит в пример повадки двух героинь его книг, Клэр из «Себастьяна Найта» и как раз Зины Мерц.
«Почти невозможно отделить Веру от вымышленной Клэр, героини этого романа, которая “зашла в его жизнь, как забредают в чужую комнату, чуть похожую на собственную, и в ней осталась, позабыв дорогу назад и потихоньку привыкая к непонятным существам, которых там нашла и обласкала, несмотря на их удивительное обличье”. Из рукописного оригинала Набоков вымарал одну фразу, которая шла сразу за рассказом о том, как Клэр вписалась в жизнь Себастьяна: “Они стали любовниками с такой молниеносной скоростью, что каждый, кто их не знал, мог либо счесть ее девицей легкого поведения, либо счесть его вульгарным соблазнителем”. С той же молниеносной быстротой события развиваются в “Даре” и в силу причин абсолютно нелитературного свойства: “Несмотря на сложность ее ума, ей была свойственна убедительнейшая простота, так что она могла позволить себе многое, чего другим бы не разрешалось, и самая быстрота их сближения казалась Федору Константиновичу совершенно естественной при резком свете ее прямоты”».
Нас интересует последняя фраза. Я задумывался раньше над ее смыслом, но всегда делал вывод, что речь идет о быстроте сближения Зины с другим человеком.
С каким? Вот как эта фраза выглядит в «Даре». Цитата нужна длинная, чтобы вы оценили контекст.
«С той поры они встречались каждый вечер. Марианна Николаевна, не смевшая ее никогда ни о чем спрашивать (уже намек на вопрос вызвал бы хорошо знакомую ей бурю), догадывалась, конечно, что дочь ходит к кому-то на свидания, тем более что знала о существовании таинственного жениха. Это был болезненный, странный, неуравновешенный господин, с которым она познакомилась в шестнадцать лет, три года тому назад, причем он был старше ее лет на двенадцать, и в этом старшинстве тоже было что-то темное, неприятное и озлобленное. Опять же в ее передаче, ее встречи с ним проходили без всякого выражения влюбленности, и оттого что она не упоминала ни об одном поцелуе, выходило, что это была просто бесконечная череда нудных разговоров. Она решительно отказывалась открыть его имя и даже род занятий, и Федор Константинович был ей втайне признателен за это, понимая, что призрак без имени и без среды легче гаснет, — а все-таки он чувствовал к нему отвратительную ревность, в которую силился не вникать, но она всегда присутствовала где-то за углом. Зина клялась, что никогда не любила его, что тянула с ним вялый роман по безволию и что продолжала бы тянуть, не случись Федора Константиновича. Но особого безволия он в ней не замечал, а замечал смесь женской застенчивости и неженской решительности во всем. Несмотря на сложность ее ума, ей была свойственна убедительнейшая простота, так что она могла позволить себе многое, чего другим бы не разрешалось, и самая быстрота их сближения казалась Федору Константиновичу совершенно естественной при резком свете ее прямоты».
Поскольку весь пассаж посвящен отношениям Зины и жениха, художника Романова, постольку и «сближение» я на счет этого жениха относил. Ориентируясь, вероятно, не столько на строение пассажа, сколько на гипервозвышенный дух истории Зины и Федора. И, наверное, на общепринятость поддерживаемой мною трактовки. Фраза, что Зина не говорила даже о поцелуях с женихом, при этом не смущает: зачем о них говорить.
Но, с другой стороны, если не говорила о поцелуях, то и выраженного в последней фразе — не выдала бы Федору.
И не весь ведь пассаж касается жениха. «Встречались каждый день» в начале — это про Зину и Федора. Логично решить, что с какой темы абзац начат, той и закончен? Вполне.
И что следует в новом абзаце, сразу после фразы про сближение? Продолжение темы Зина-Федор, указывающее читателю, что фраза была именно про наших героев? Похоже.
«Дома она держалась так, что дико было представить себе вечернюю встречу с этой чужой, хмурой барышней…»
Набоков любил путать читателя именно на этот манер: не всегда понятно, к чему относится то или иное высказывание. Вполне может быть использован этот прием и здесь; ключевую информацию Сирин незаметно подшивает к абзацу, касающемуся, в основном, другой темы. Вроде и на видном месте улика — а можно не понять, что она значит.
«Но вот скамья под липой освещенной… Ты оживаешь в судорогах слез: я вижу взор сей жизнью изумленный и бледное сияние волос».
После чего оживаешь в судорогах слез? Если тут описывается нечто конкретное, то вариантов немного.
«Наш час настал. Ночь летняя легка». Тоже, сейчас мне кажется, информация, недалекая от прозрачной.
Если мы согласимся с тем, что речь тут о сближении Федора и Зины («трельяжный боскет в парке, за которым пробегали огни»), исчезнут вопросы о натянутости воздержания, о избыточной сказочности, захочется в ином свете протрактовать кувыркания картинок на бывшем заборе бродячего цирка: намалеванные на них звери, перетасовавшись во время перевозки, распались на свои составные части, тут нога зебры, там спина тигра, а чей-то круп соседствует с чужой перевернутой лапой.
Эти вопросы исчезнут, но возникнут другие. Как понимать следующие места, если наши герои все же не брезговали «скамейками»?
Это:
«Ему было жарко, горел лоб, когда он наконец, тихо защелкнув за собой дверь, очутился в темной прихожей. Верхняя, тускло-стеклянная, часть Зининой двери походила на озаренное море: она должно быть читала в постели, — и, пока Федор Константинович стоял и смотрел на это таинственное стекло, она кашлянула, шуркнула чем-то, и — свет потух. Какая нелепая пытка. Войти, войти… Кто бы узнал? Люди, как Щеголевы, спят бесчувственным, простонародным, стопроцентным сном. Зинина щепетильность: ни за что не отопрет на звон ногтя. Но она знает, что я стою в темной передней и задыхаюсь. Эта запретная комната стала за последние месяцы болезнью, обузой, частью его самого, но раздутой и опечатанной: пневматораксом ночи».
Это:
«Он вообразил то, что постоянно воображал в течение последних двух месяцев, завтрашнее начало полной жизни с Зиной, — освобождение, утоление…»
Это:
«Вдруг, в откровенно ночном небе, очень высоко — “Смотри, — сказал он. — Какая прелесть!”. По темному бархату медленно скользила брошка с тремя рубинами, — так высоко, что даже грома мотора не было слышно. Она улыбнулась, приоткрыв губы, глядя вверх. “Сегодня?” — спросил он, тоже глядя вверх».
Ясно, что все здесь предвкушение и неудовлетворенное желание.
Может быть какое-то иное объяснение, нежели затянувшееся целомудрие?
Сейчас мне кажется, что да. Вот его шифр, например, в письме Владимира Вере от 19 августа 1924 года, когда они уже давно вместе.
«О, моя радость, когда же мы будем жить вдвоем, — в прелестной местности, с видом на горы, с собачкой, тявкающей под окном? Мне так мало нужно: пузырек с чернилами, да пятно солнца на полу, да ты; но последнее совсем немало, и судьба, Бог, серафимы отлично знают это — и не дают, не дают…»
«Полная жизнь с Зиной» (в другом месте есть «полное счастье») это жить вместе. Иметь возможность вместе лежать в постели сколь угодно долго. Какой смысл, скажем, в уверенности, что Щеголевы спят «стопроцентным сном», если даже невидимое присутствие Бориса Ивановича в квартире воспринимается в иных сценах как физическое воздействие на Годунова.
«Груз и угроза счастья», — так еще сказано на последней странице. А в летучем сочленении на ночной скамье никакого груза-угрозы нет.
«Секс это такая формальность», сказала мне много лет назад одна красавица (не забыть отправить ей книжку!). Тогда я эту фразу иначе понял, но сейчас пытаюсь осмыслить в таком контексте: секс на железнодорожном откосе или на скамейке это формальность, знак, что отношения у людей теплые, а любовь – да, это объятия на много часов. Старший Комментатор, между прочим, формально точен, в цитате из него чуть выше стоит про Федора и Зину «чтобы провести первую ночь вдвоем», и событие, которое вожделеют герои, это именно первая ночь, а не просто ————.
В предыдущую ночь Федору снится возвращение из небытия отца, перед сном он пишет письмо матери, там идет речь о новорожденном ребенке сестры Тани: темы семьи, а не секса. В «Даре», как и в «Войне и мире», важна «мысль семейная»…
Нет?
Второе, дополненное издание книги Вячеслава Курицына «Набоков без Лолиты» выходит в Издательстве книжного магазина «Бабель» (Тель–Авив)