В десятом выпуске альманаха «Мосты», вышедшем в Мюнхене в 1963 году, Глеб Струве, скрывшийся под псевдонимом «Георгий Стуков», впервые опубликовал тайно полученное от Юлиана Оксмана из Советского Союза стихотворение Осипа Мандельштама о Сталине. Вот как оно выглядело в этой публикации:
Мы живем, под собою не зная страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, —
Там помянут кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны.
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг его сброд толстокожих вождей,
Он играет услугами полулюдей,
Как подковы кует за указом указ —
Кому в лоб, кому в бровь, кому в пах, кому в глаз.
Что ни казнь у него, – то малина
И широкая грудь осетина.
(Стуков Г. Новое о судьбе Мандельштама. С приложением шести неопубликованных стихотворений // Мосты. Литературно-художественный и общественно-политический альманах. Мюнхен, 1963. Вып. 10. С. 159.)
В первом томе подготовленного Г. Струве и Б. Филипповым Собрания сочинений Мандельштама (1964) это стихотворение было опубликовано с чуть иным текстом и разбито на двустишия. В примечаниях указывалось, что оно печатается «по рукописи». Но под рукописью подразумевался не прижизненный автограф, а список с записи Надежды Мандельштам 1960-х годов. В этой записи и, соответственно, в первом томе Собрания седьмая строка стихотворения читается так же, как в публикации из «Мостов»: «Тараканьи смеются усища» (см.: О. Э. Мандельштам. Новые стихи // Жизнь и творчество О. Э. Мандельштама. Воспоминания. Материалы к биографии. «Новые стихи». Комментарии. Исследования. Воронеж, 1990. С. 126).
Однако в статье поэта и тогдашнего председателя комиссии по творческому наследию Мандельштама Роберта Рождественского, напечатанной в номере газеты «Московские новости» от 9 апреля 1989 года, было воспроизведено факсимиле автографа этого стихотворения из следственного дела Мандельштама 1934 года. Там седьмая строка выглядела по-другому, чем в варианте Надежды Яковлевны: «Тараканьи смеются глазища».
Тем не менее, составитель и комментатор самого авторитетного на сегодняшний день собрания сочинений Мандельштама Александр Григорьевич Мец в первом томе этого собрания напечатал вариант с «усищами», а в примечаниях обосновал свое решение так: «Печ<атается> по фотокопии автографа из следственного дела 1934 г. (Моск<овские> новости. 1989. 9 апр.) с поправкой в ст<роке> 7 по записи Н<адежды> М<андельштам> 1960-х гг. В автографе “глазища” вм<есто> “усища”, что, как представляется, явилось результатом описки» (Мандельштам О. Полное собрание сочинений и писем: В 3-х тт / Сост., подгот. текста и коммент. А. Г. Меца. М., 2009. Т. 1. С. 617).
Однако существуют публикации, которые ясно показывают, что представления Меца в данном случае были ошибочными.
В 2003 году Александр Козырев напечатал материалы следственного дела Льва Гумилева и Николая Пунина 1935 года. Во время одного из допросов Лев Гумилев по требованию следователя записывает (по памяти) стихотворение «Мы живем, под собою не чуя страны…», в том числе и фрагмент седьмой его строки, вероятно, запомнившийся Гумилеву как нетривиальный и почти абсурдистский: «………………. смеются глазища» (Козырев А. Н. Как это было // Вспоминая Л. Н. Гумилева: Воспоминания. Публикации. Исследования. СПб., 2003. С. 311; об этом источнике нам напомнил Глеб Морев, которому приносим искреннюю благодарность).
А в книге Павла Нерлера 2010 года опубликована сделанная по памяти (возможно, при жизни поэта) запись этого стихотворения другом Мандельштама Борисом Кузиным. Там интересующая нас строка выглядит так: «Тараканьи сверкают глазища» (Нерлер П. Слово и «дело» Осипа Мандельштама. Книга доносов, допросов и обвинительных заключений. М., 2010. С. 31).
То есть никаким результатом описки строка «Тараканьи смеются глазища» точно не была.
Значит ли это, что варианта «Тараканьи смеются усища» не существовало? Нет, не значит. Хорошо известно, что Мандельштам часто возвращался к текстам своих стихотворений и переделывал в них отдельные строки, заменяя одни слова другими. Важно, что именно вариант с «усищами» запомнился одной из тех, кто слушал это стихотворение в авторском чтении — Анне Ахматовой. В воспоминаниях о Мандельштаме она пишет: «На вокзал мы приехали с Надей вдвоем. Заехали на Лубянку за документами. День был ясный и светлый. Из каждого окна на нас глядели тараканьи усища “виновника торжества”» (Мандельштам глазами современников. Воспоминания. Дневники. Письма: В 2-х тт. СПб., 2025. Т. 1. С. 171).
Приведем также микрофрагмент из письма мандельштамовского солагерника М. А. Буравлева. Буравлев тоже слышал текст стихотворения от самого поэта: «Потом он нам прочитал свои шедевры: усищи, сапожищи…» (Там же. Т. 2. С. 420).
И все же имеющиеся на сегодня данные и отсутствие, как это часто бывает с поздним Мандельштамом, канонической редакции текста стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…», требуют от текстологов и составителей будущих собраний сочинений Мандельштама печатать в основном корпусе собрания вариант «Тараканьи смеются глазища», а строку «Тараканьи смеются усища» помещать в примечания с указанием на мемуары Ахматовой, письмо Буравлева и позднейшую запись текста стихотворения Надеждой Мандельштам.
В заключение отметим, что Мандельштам очень часто в своих поэтических и прозаических текстах ставил в строке неожиданное слово вместо «обычного», легко подставляемого (см. об этом прекрасную статью: Успенский Б. А. Анатомия метафоры у Мандельштама // Успенский Б. А. Избранные труды. М., 1996. Т. 2. С. 306–343), а также поделимся гипотезой об источнике мандельштамовского образа, предложенной в разговоре с нами Ильей Виницким. Он высказал догадку, что словосочетание «тараканьи глазища» может восходить к читаемому и почитаемому Мандельштамом роману Андрея Белого «Петербург», в котором тараканьими глазами наделен черт (Белый акцентирует его кавказское происхождение и упоминает его грудь, как и Мандельштам в стихотворении «Мы живем, под собою не чуя страны…»).
Приведем соответствующую сборную цитату из «Петербурга»: «На заре двадцатого века так петь невозможно; просто как-то бесстыдно; в Европе так не поют. Александру Ивановичу померещилось, что поющий – сладострастный, жгучий брюнет; брюнет – непременно; у него такая вот впалая грудь, провалившаяся между плеч, и такие вот глаза совершенного таракана; может быть, он чахоточный; и, вероятно, южанин: одессит или даже – болгарин из Варны (пожалуй, так будет лучше); ходит он в не совсем опрятном белье; пропагандирует что-нибудь, ненавидит деревню [ср. в одном из вариантов стихотворения «Мы живем, под собою не чуя страны…»: «Только слышно кремлевского горца / Душегубца и мужикоборца» (О. Э. Мандельштам. Новые стихи. С. 126)]. <…> Но Александр Иванович талантов этого самого господина не намеревался оспаривать. Он спросил всего-навсего: – “Армянин? Болгарин? Грузин?”» (Белый Андрей. Петербург. М., 1981. С. 267–268).