I
Ночью город
Разминает лесное тело
Разрешает зеленой шерсти
Шесть часов зарастительности
Мертвый жительствует
Как ни в чем не бывало
Осыпается белой пылью
С голубиных крыл
В загогулины мрамора
В фонтанов раскрытые рты
Рифма лимфа льется ливмя
Испускает победный клекот
Водяной ледяной надмогильный холод
Источник жизни нуовой
II
В новостях сообщают новости смерти
(О как они падают
Ложатся друг в друга слоями
В братской могиле,
В жарком безвременном пироге)
Милосердие жизни
В ее неразборчивом аппетите:
Капители, надгробные доски,
Кости, тряпки, битые крынки —
Все это годится в дело
Бередит
Загустевшую лаву беспамятства.
Косточка в пироге,
Камешек в башмаке.
III
Многие не проснутся
Но я еще просыпаюсь
(Сквозь меня просыпаются мертвые,
Как рассыпанная манная крупа:
Пепел к пеплу,
Дождь на воду морскую,
Манна в пустые рты)
Комната огромна
Окна настежь
Терраса пустая
Занавески надуваются, как сердце,
Когда ему насыпали зерен
Земляные щели
Выпускают на волю новые пальцы
IV
Этими самыми зубами
Я кусала перемалывала пожирала
Зеленой травы мыслящие жилы,
И крылья птиц, и языки животных,
И, возможно, продолжу завтра.
Этим ртом и обеими руками
Я брала, слияла и поглощала,
Аппроприировала и не отпускала,
Вела себя как земля, а думала, что я воздух.
Нахожу тебя, «я», снова и снова —
В брюхе дорады, в костях форели,
В банке с копченой селедкой:
Золотое кольцо сохранило форму,
Но больше не налезает
На мои разбухшие пальцы.
V
Виноватые зубы
Зудят в плодородных деснах.
Виноватые яблоки
Под веками ходят туда-сюда:
Силятся удержать
Ненаводимый на резкость купол —
В лиственной рамке
Слепящий шар золотой.
Он, что ни делай, вывалится под утро,
Лопнет по шву
И оттуда вылетят ангелочки.
Зубы дракона в черной земле,
Как луковицы тюльпанов,
Тоже ждут рассвета.
VI
Что ты делала в Риме,
Спросят меня городские стражи.
И я отвечу, что я делала покупки —
Как положено жадной туристке,
Желавшей завести себе по новому дому
В каждом новом городе, а к новому дому —
Новую шкуру, новый глагол, другую походку,
Мягкие туфли из животной кожи,
Зубную щетку, воду из крана,
Книгу для чтения, фонтан для слуха
И другие необходимые вещи,
Чтоб обнести себя ими, как городской стеною,
На случай внезапной жизни —
Без паспорта, без билета, без справки об аутопсии.
VII
Все возвращается на свои места.
Никто не придет назад.
Арка на Виа Джулия
Распустила вновь зеленые космы
И не помнит, кем и зачем была обрита.
При исходе из царства мертвых
Есть нейтральная полоса.
Там, в тени
Колоннады из соляных столбов,
Отдыхает стоглавый пес.
По традиции там оставляют монетку:
Значит, еще вернешься
Покачаться на каблуках
Между жив и нет.
VIII
И дома, как детские кубики,
Стоят один на другом,
Едва переложенные землей,
Чтобы не помять друг друга.
Я, я, умеющее расти только вверх,
Но не имеющее древесного терпенья
И ставшее многоэтажный дом,
Но без лестниц между этажами.
Только и можно, что перестукиваться,
Прикладывая ухо к каменному полу:
Как там старая я, подает ли голос?
На всех этажах слышу одно:
Как подземный источник гудит-пузырится,
Водою бередит корни.
IX
Парк, предоставленный попугаям:
Они летают электрически
Лают на ультразвуке
Вспыхивают на солнце
Их зеленый цвет
Выжигает общественные приличия.
Они взяли из-за моря
То, что было при них в момент перелета:
Полиэтиленовые пакеты, одноразовые зажигалки,
Золотые цепи на шеях и запястьях.
Они ведут себя по-хозяйски,
Гадят где хотят и спят где придется,
Заводят перебранки, вступают в драки.
Чиркают, горят, гаснут.
X
Ночью приходит прохлада
Раздвигает мне ноги
Находит источник жара.
Язык огня, его острое жало
Меж стареющих лядвий
Среди потемневших пиний
Становится ящерка, ищет себе места,
Становится фонтан, наводняющий себя водою,
Становится «О», становится око.
Темное союзное тело
В бесконечной бессонной спальне —
Если я до тебя дотянусь, вспыхнет свет
И мы превратимся в крошащийся камень.
XI
И я тогда сказала:
Если надо кем-нибудь опять становиться,
Не делай меня ни котом, сытым своею рыбой,
Ни тем более владычицей морскою.
Часть стены состоит в тени почти постоянно,
Другая выставила себя на солнце.
Лапки ящериц и когти плюща
Оставляют на ней отметины соучастья:
В темные времена они светятся в темноте.
Я едва ли не вся состою из трещин,
Из прямодушного небытия,
Восходящего по телу, как наводненье.
Из горячей мочи, бегущей в подземное море,
Когда ты остановился и дал себе пролиться.
XII
О Римфа, ты жаркая утроба
Ты пирог с двадцатью четырьмя дроздами
(По числу шопеновских прелюдий) —
Их едят, а они
Все поют, как отроки пещные.
За этим сюда и приезжают:
Чтобы горячие пальцы
Извлекли из тебя потроха позвонки привычки,
Оставив только то, что годится в дело:
То, что может одновременно
Погибать и поддерживать беседу.
Слышим три голоса: один бежит,
Второй догоняет, третий стоит на месте.
— Aqua dolce! Aqua fresca! — Это четвертый.
XIII
Говорят, он всегда оставлял
Одну строчку незарифмованной, необутой,
И утверждал, что она-то и есть ключ ко всему.
Теперь найди среди этих моих стихов
Одну совершенно босую строчку
(И даже с грязными пятками, может быть)
И возьми ее в руки, и омой ей ноги:
Она будет всегда к тебе возвращаться
И садиться на плечо или правое запястье,
Издавая негромкий звук,
Смутно похожий
На хлопок одной рифмы
Об отсутствующую ладонь
Летним вечером, когда тень выходит из плена.
XIV
В тот самый вечер,
Когда большая война не началась или продолжалась,
Лучия сказала, что на Марсе
Обнаружены участки почвы,
Имеющие голубой, розовый и рыжий
Цвет, знаменующий присутствие биологической жизни —
Бывшей когда-то
Ушедшей в землю,
Быстро ставшую неземлей,
Окрасив ее навечно.
Кровь на бетоне, кровь на песке,
Кровь и моча в окопной глине
В нужный час
Замолвят за нас словечко.
Нас будет легко найти по запаху тлена.
XV
В розовый час предзаката
Человечьи конечные сладостные конечности
Так и поют в потоках прохлады,
Словно сбросили груз
Ответственности и смерти
И можно плыть над землей,
Почти не загребая руками.
А звери стали лебеди и облака,
Отпустив по теченью косматые свои души.
И сама земля как муха–поденка
Лежит на воздухе и упасть не боится.
И ночь уже гоняет по кругу возок звездный.
Только я свою жизнь сжимаю, грызу, мну, бросаю:
Сосцы волчицы кусаю.
XVI
Хочу еще и еще выходить в этот сад,
Где нет ни одного человека.
Хрустеть гравием,
Смотреть в бездумные лица статуй,
Внюхиваться в тяжелый, как плита, воздух
И находить прожилки близкого моря.
Хочу втереть в эту кору, в этот камень
Эпидермальные клетки и кожную влагу,
Хочу обнести себя здешней стеною,
Чтобы она стала мое тело,
Бастион из мяса, жира и кожи,
Которых хватит на голодные годы.
Аталанта, Эвридика, жена Лота:
Соляные столбы на повороте дороги.
XVII
Войди в открытый огонь:
Занавеска при входе такая прозрачная,
Что не сразу поймешь, что ты уже там:
Потным лбом ударилась
В бетонную пломбу,
Залепившую дверь Porta Magica, —
И влетела в руку чудес —
Пять пальцев открыты
На все пять сторон света.
Не сиди, иди,
Оставляя на новой траве
Пустые руки пустое платье пустое место:
Белые камешки для невозвращенья.
XVIII
Две бабенки на углу Покровки
Выедали прямо из коробки
Мягкие белесые «коровки».
И трамвай стоял, как шоколадка,
В красном плюше, будто так и надо.
Музыка внутри него играла,
В животе накручивала сладко
Тихой ночью, в пору звездопада,
От Москвы до самого Урала.
Хорошо нести домой с получки
За щекою томные тянучки,
Языком ощупывая зубы —
На бульваре, в стынущем отваре
Кровохлебки.
XIX
В магазине хлебом пахло в магазине
Желтым капало подсолнечное масло,
Пальцы пачкало хозяйственное мыло,
Пахли вечностью хозяйственные сумки,
В них побрякивали банки для сметанки,
Сзади спрашивали тихо: вы последний?
И огромная, как карта эсесесера,
Непристойная, как брюхо нессесера,
Над плечами продавщицы нависала схема
Разделки коровьей туши:
Области ее, ее губернии –
Оковалок, и голяшка, и огузок —
С алым мясом в ножевых разрезах.
Лучше б я тогда была последний.
XX
Когда огонь пришел домой
После черного труда,
Ногами, руками и головой
Его обняла вода.
Смыла ржавчину, стерла гарь,
Почти приглушила вонь:
Поспи, сказала, мой государь.
И лег под землю огонь.
И там он лежит багровым пластом,
Накрывшись своим хвостом,
Под кожей песка, иголок, мха
Пощелкивая слегка,
Передергиваясь, курясь.
Будильник поставлен на пять утра,
И вода сквозь сон говорит: мой князь,
Еще не пора, не пора,
Побудь со мной, не ходи туда.
Но что ему вода?
XXI
В воздухе коротком ножками суча,
Крылышками бякая, полымем горя,
Душенька-лишенка в петельке кача-
Чает воскресенья, возвращения, кумача,
Хочет пониманья, поминовения, калача,
Требует читателя, советчика, врача,
И все зря.
А над ней летает ангел вороной,
Немножко неуклюжий, тоже молодой:
Перехватить пытается рученьки ее,
А она кусается, лягается и снова за свое.
— Ах ты бландула ты вагула ты ебаная блядь,
Хватит ребячиться, ступайте умирать, —
К ней ангел обращается, как любящая мать.
В небе тучки-странницы образуют свод,
Приемные покои отверзают вход,
Слышно рокотание внутриутробных вод.
А душа выкручивается из прохладных рук,
Упирается, оглядывается на родимый крюк.
XXII
Из края в край вперед умру.
То релоку, то эмигру,
То назовусь экспатом
Свою котомку волоку
И кококо и кукуку
На языке косматом.
И мой язык со мною.
Я б выгнал грешный мой язык
Бы взял его за воротник
И выставил из пасти —
Да нет на это власти.
И я бреду, а в час ночной
Язык ложится спать со мной,
Как глаз дурной и уд срамной
И все другие части.
И мой язык со мною.
Он был мне больше, чем родня,
Он ел с ладони у меня,
Он грел меня в ладонях.
И я бы вырвал этот я,
Но вряд ли я его края
Найду без посторонних.
И мой язык со мною.
Так я иду за годом год,
Как под землею ходит крот
По темным коридорам,
И не заглядываю в рот
За лишним разговором.
Не разговариваю ртом.
Поговорим потом, потом —
Под крышкою дубовой,
Когда он станет новый.
XXIII
Аталанта бежит, бежит,
Яблоки так и сыплются,
Едва успевай ловить,
И каждое просится к тебе за пазуху,
Сулит удачу, обещает протекцию,
Только не оглядывайся, только вперед.
Когда бежал Актеон,
Он сам решил превратиться в зверя,
Чтобы, когда все кончится, его собаки
Не поняли, чья кровь у них на зубах
И не стали камнем от стыда и муки.
Каменный лавр, каменная без голоса соловьица,
Псы, заросшие мхом, в окаменевших слезах.
И все живые, умереть-то некуда.
XXIV
Вы, каменные циркули и лиры,
Овалы, капители, обелиски,
Холмы и львы и пляшущие звезды,
Вы, обещанья будущего счастья
(И в трупных ямах то, что в трупных ямах)
И вы, фонтаны полноводной жизни,
Птичье перо, звериная побежка,
Укус воды, пятнистая, под ветром,
Как девочка, влюбленная поляна
(Расстрельный бор и каторжные норы мясные штурмы бойни и аресты заложники и вырванные ногти)
Ты, освещенная листва под ливнем,
Великолепный мрак чужого сада
(И по обочинам тела животных)
Лицо любви в отметинах бесчестья