Не будем ссориться
нельзя жить в России, но не в России жить нельзя
нельзя любить Россию, но не любить ее нельзя
нельзя выебываться в России, но не выебываться нельзя
моя неведомая радость, радость моя
***
черная мокрая дорога уходит меж домов
не будем ссориться
машина подъезжает, шуршит
листья падают на теннисный стол
не будем ссориться
дети играют меж небом и песком
они качаются на качелях
не будем ссориться
мужик на канале достает стакан
протягивает другу
тот достает баян
на скамейке спит музыкант
вдоль канала идет парочка
она ему говорит не будем ссориться
листья падают на теннисный стол
улицы моего города полупусты
рты прикрыты нежно прикрыты рты
не будем ссориться
да нет, я преувеличиваю
ничего особенного
все как обычно
все просто общаются о своем
не будем ссориться
я с дочерью просто не разговариваю об этих вещах
говорит Гарик Сукачев
берегу семью
не хочу ссориться
лучше спою.
не будем ссориться
нас расставили рассадили
по двум разным концам земли
чтоб не ссорились
трамвай деревья бездомные
листья
эта московская осенняя декорация
вытравлена в сердце
кофе на каждом углу
в сером небе отражается канал
идеально
давай поссоримся
я вчера на Павелецкой купил такой вкусный чебурек
давно таких не ел
да и вообще никаких
давай поссоримся
листья падают на теннисный стол
снежинки падают на фургон
на крыши машин
ублюдки захватили редакции, спортклубы,
парламент, заводы, банки, высотки
о, как мне тут спокойно и хорошо
давай поссоримся
тут в принципе нормальные люди живут
но сверху на них насели задницами
эти старые кошолки
обоих полов
с патриотическим сифилисом.
давай поссоримся
пока нормальные люди
живут своей жизнью
на них насели эти подонки
ладно
не будем ссориться
Уезжай отсюда
иди сюда,
надеюсь, ты навсегда.
уезжай отсюда.
не хватало еще ходить к тебе в тюрьму
и так есть к кому
уезжай отсюда
Здесь токсичные холмы, токсичные снеги.
Невозможные радости и побеги.
Весенних радостей чёрно-белые экраны.
Тираны, их незаживающие раны
Уезжай отсюда
Здесь колокольный звон
Из земли тринадцатого-четырнадцатого века
Где ты был влюблен
в незнакомого рыжего человека
Перед Кремлем со стороны реки
Смешно пострижена травка.
Перед Кремлем
Качается ласковая дубравка
Говорит: береги её,
свою легкую влюбленность.
И в реке ее не топи, ты же сильный.
Тыщу лет с ней стой у реки,
Господин, опомнись.
Не то другая придет,
не выдержишь, хилый.
А лучше уезжай отсюда.
Мерзкие праздники и тупые деньги.
В ушах все это дерьмо золотые серьги.
В мутных-мутных глазах железные вожжи
Государевы бесы, их ублюдские мессы
обходятся все дороже, жизнь, любовь все дороже.
Добрый день,
Уезжай отсюда.
Не гуляй по Сретенке
Не ходи по Замоскворечью
Изображая кротость овечью.
Не давай им изображать кротость овечью.
Не ходи в чебуречные с человечьим мясом.
На токсичном канале не пялься на гадких уток.
Пока смотришь, они разъедают твой желудок
Они убивают твой рассудок
Вóт эти утки.
Уезжай отсюда
Ты просто сам уже этой нечистью, типа красотой отравлен,
Черным вороном-чайкой слегка придавлен.
Из-под колес любуешься на природу
В Замоскворечьи сорок сороков, а сколько грехов?
Сорок тысяч тупых птенцов,
А сколько стихов?
Не молись там за крепость своего бессильного оружия.
Не молись за свое беспечное оружие
Не молись за угнетенных
Не молись за бедных, за вредных,
За их продажные свиные 🐷 рожи.
Не молись, не поможет.
Не поможет.
Тут такое надвигается,
тут такое дальше продолжается.
Городской заводской проходной мотив
Беззаботных парков кровавый дым.
Не будь больше молодым,
тупым.
Не влюбляйся в меня, пожалуйста.
Не влюбляешься?
Вижу по глазам.
Да и подумай сам,
Подумай сам.
Этот снег и трамвай поперек реки,
Эту ранней весной больную ширь,
И кустарный звон, и фабричный стон,
Чертов хаос домов на живую нить
Разве можно полюбить?
Нельзя полюбить.
Нет, я, конечно, знаю, как зима в Текстильщиках хороша,
Где я тебя сама качала на руках, в четырехэтажных домах.
Где до сих пор жива твоя душа,
Где как будто твоя общая жизнь прошла.
Не прошла!
Я тебе так скажу.
Я твою жизнь поворошу.
В октябрята тебя возьму
У ограды Александровского сада,
Где ты маленьким Лениным заалеешь,
И лимонада выпьешь,
И пожалеешь.
Потому что ты сам этого места
недостоин.
Потому что здесь наш срамной князь и падший воин
И для сладких блинчиков в городе уже заканчивается тесто
И ни в каких иерархиях тебе не найдется место
Когда мировые судьи последнюю любовь у него отсудят
И ему ничего не будет
Потому что зло-зло-зло тут уже одержало свою победу
И я тоже никуда не уеду
А ты делегат нелепый
Самопровозглашенный Иуда
поцелуй меня на прощанье
уезжай отсюда
***
стою на мосту, где был убит политик Немцов,
смотрю на панорамный снимок моих зубов
справа сгнивший клык, за ним золотой цыганский собор
угловая башня торчит
пошатывается и следит
за ней
исторический монумент
самый ценный экземпляр в этой шкатулке,
самый страшный исторический документ
зуб Христа Спасителя!
на народные деньги возведен
памяти больших побед
потом его выбила советская шпана
потом спьяну возвели заново.
так и торчит до сих пор, красавец
подлец
люблю им кусать
орешки, колбаску недорогую,
слабых врагов:
либерализм, коммунизм.
а для врагов посильнее чуть дальше торчат два шныря,
вернее, штыря.
не знаю почему они там.
но от врагов хорошо.
синие трубы модно торчат.
как зубы — а с другой стороны
среди мещанской собянинской мишуры
торчит этой ленинской библиотеки огромный зуб.
просвещения неимоверный зуд.
недолго ему осталось (скоро снесут)
и я уже вижу в тех местах
какие-нибудь очередные радужные холмы
и особые базарные дни
когда в Москве
отражается вся Россия
как Москва отражается в радужной синеве
а пока —
ночи такие же как в небесной тюрьме
и вот примерно по ночам
все эти строения-зубки
оживают
цара
цара
скрежещут
постукиваются
донося до всех
колокольный смех
и имперский бред
и все это дальше идет весной
в кропоткинские поля,
где покрывается красным
черная анархо-земля
и часовые стоят истошно
и все это так ровно и мощно,
что больше пока не могу говорить
не могу говорить
не могу говорить и одновременно целовать
тебя своим драгоценным поганым ртом.
скажу потом:
хорошо быть слепым и не видеть твоих красот
хорошо быть глухим и не слышать твоих шумов
хорошо быть нищим и не участвовать в твоём зле
хорошо быть калекой и не бродить по тебе
хорошо быть мертвым и не уезжать из тебя
Москва, 2024-25