* * *
Через час уже стемнеет, солнце сядет.
Уходящий свет коричневеет.
Жаль, что никому не пригодилась
памяти разрушенная почва,
длительность, попавшая в немилость.
Даже время названо неточно.
Родина забытого героя
все никак не вспомнит про второе,
про свое неназванное имя
с отголоском прежнего настроя.
Но земли терпение и кротость,
гений погибающего места,
взятого обманом и измором,
перейдут в особую народность,
о которой мало что известно.
Вот и здесь, в затмении вечернем,
кажется, что тихое пространство
верит, что останется ничейным,
и не поддается уговорам,
не берет российское гражданство.
* * *
Так не была бы легка напасть,
если б не знали, куда упасть.
Если бы в просьбе неочевидной
так не отсвечивал челобитной,
так не припахивал мочевиной
пополняющийся запас.
И чтоб вот так не смотреть пока
на дверь, ожидающую пинка,
мантру слушая ненавистную:
поклонись выстрелу
поклянись приставу
Приходи каменщик
Замуруй двери
Укрепи стены
Затвори дом
Обойдут люди
Отойдут звери
Занесет снегом
Закует льдом
* * *
Я видел «Серую тетрадь».
Слепящей ясности рассада,
оставленная умирать,
не доходя до адресата.
Но постепенно гасят свет,
и пробиваются из сумрака
разрывы лент, разрывы лет,
теней комическая судорога.
Какой-то веселящий газ
лабораторий на колесах,
изобретенный про запас,
но выданный в слоновьих дозах.
Где явь, которая травой
росла, наверное, когда-то —
еще до первой мировой.
Больной который стал войной.
Теперь весь мир его палата.
* * *
А земля за нами лежит пластом,
как рубаха, вышитая крестом,
но еще не забывшая, с чьей спины.
Мы к чужому поту приобщены,
как когда-то крымские куркули,
для своей зажиточной нищеты
отхватившие чей-то кусок земли.
Не понять фамилии в ордерах,
и стекло у памяти запотело.
Только что-то буковки на делах
пляшут то и дело.
* * *
И ныла, и колола
неясная вина,
что мельница молола
в отсутствии зерна.
В селениях окрестных
учителя в разъездах.
Ни правил, ни основ.
Мы новички, поймите,
и в нашем алфавите
откуда столько букв,
когда так мало слов?
КАК СООБЩАЕТ АРМЯНСКОЕ РАДИО
Как сообщает армянское радио,
то, что упало, в пути не украдено,
только уже поднимать не тебе.
Так обними их, пока не уехали
в ненастоящее небытие,
в серый экран, зачерненный помехами.
Что не всегда сообщат в новостях,
передается по внутренней связи:
кто это так засиделся в гостях,
и не пора ли ему восвояси?
Речь о каких-то последних вещах,
что не выходят на первые полосы.
Кто утопающих схватит за волосы,
есть же у нас голова на плечах.
* * *
Может, и ничего плохого
там не записано на полях,
только подмоченного и сухого
в равных долях.
День пробегает
с полки на полку,
с ветки на ветку.
Время вдевает
нитку в иголку
и пришивает
новую метку.
Не разглядеть, если все на виду.
Может быть, в самом конце
вас не заметят пуля дум-дум,
муха це-це.
* * *
А казались мелкими бесами,
но на службе такой державе
вместе с хлебными их довесками,
с их ухватками людоедскими
приосанились, возмужали.
И законы резни и розни
отразились в другом масштабе,
где костяшками стали кости
для игры в генеральном штабе.
* * *
На развалах внутренней империи
день за днем, но будто бы спросонок
жили мы с ворами на доверии
возле гастронома № 40.
Что сказать о жизни, чья основа
отражалась в праздничном заказе?
Но в анкете о таком ни слова
и ни строчки ни в одном приказе.
Вспоминаешь мир книгообмена,
времена тринадцатой зарплаты.
В воздухе как будто запах тлена
тянется в больничные палаты.
* * *
Слово что ли вспоминаю,
только вспомнить не могу,
что как бабочка ночная
так и вертится в мозгу.
И понять не удается,
там ответ или вопрос.
Что-то кружится и бьется,
уходя за перенос.
Не кружащимся ответом,
хоть намеком на ответ
чтоб во тьме ночной поведал,
как идти сквозь море бед.
Но какого-то залога
не ищите ради бога,
не отыщется залог.
Вот сейчас, еще немного…
Подскажите первый слог.
* * *
Кто он, мой далекий предок,
торговавший мел и щебень,
заглянувший напоследок
из подсобных помещений?
Промышляющий извозом,
кое-что сдавал в наем.
Полуголым детям босым
в завещании своем
сорок бочек обещал
щебня лучшего и мела,
что к теперешним вещам
отношенья не имело.
Дальним предкам веры нет.
Мел и щебень ядовиты.
Сорок бочек на сто лет
арестантами набиты.
* * *
Где мои очки?
Вот они на ком.
Где мои клочки,
нужные почти?
Все ли под замком?
Схватишься потом,
раз они о том,
как заходит в дом,
больше не таясь,
уличная грязь.
Сапоги вприсядку.
Выстрелы в десятку.