Узнавания
Выпиваю на Мэдисон Авеню, кто-то
с темными волосами балансирует с коробкой на плечах
и маляр заходит в бар. Это напоминает мне
картины в ресторанах, обмен голода
на жажду, искусство на декорации и в больнице
любовь на боль страдающей у блестящего рододендрона
под распятием. Улица, улица несёт свет
и тень на плечах, идет не плача,
превращает себя в другого и продолжает, даже
перевешивает атмосферу бара в лес
и проливает листья на мой стол
небрежно как будто хочет поехать куда-то еще,
хочет избавиться от багажа,
который стал в этом изящном остроконечном дожде
кучей зонтиков! Обмен!
Голова у окна
как много раз её видели. Полудни
дыма и влажных ноздрей,
сверхопасный макияж на её и на его лице,
многочисленные кортежи. Водные кружева плетут похороны
заставляют нас видеть кого-то любимого в акре травы.
Взгляд драматических полудней
через это залитое светом окно
или из понтонного моста на театральном озере,
ты просишь старые клоунские краски и я даю тебе
из моих суфлерских рук этот кивер
шагая, как есть, в облака и в воздух
устремляясь в темноту, как коридоры,
которые не боятся меланхолии лестницы.
Пьяццы
Мэрри Эббот Клайд
В золотом воздухе, рискованная осень
листья на пьяцце, тени у двери
на твоем кресле красная ягода
после стрекозьего лета
мы идем по отражающемуся воздуху ногам прохладно
серебряный и золотой, и портрет
Пинтуриккио мы постоянно чувствуем вкус темноты
винограда и семенной жемчуг сверкает
как полет свежих бурых птиц
мгновенное видение, что парный разум
и сердце видят в их юности
тонкими крыльями атакующими субстанцию,
как Пинтуриккио зафиксировал свой воздух.
В конце концов стрекозы делают столько же
в солнцестояние с необходимой водой
всегда есть тяжесть в крыльях.
Помнить
сейчас когда воображение на повороте
как вспомнить тех Пьеро темноты
(полумесяц как одна желтая штанина панталон)
я хочу увидеть тебя снова (будто пурпурная Пэ
в пьяцца).
Воображение
гром в Альпах всё ещё мы летели над ним
потом встретили смятение погоды и почувствовали
алфавит переворачивался когда мы приземлились
в Пекине. Я прочла письма покойной императрицы
и думала они твои,
безупречный почерк а потом убийства
реальные или угаданные
как юноша наклонившийся над пьяццей,
бросает камни в свои стихи. Он читает
свой портрет в одном из рикошетов,
плачет в осенний воздух
и камень становится золотым как склеп
берегись рискованного воображения,
которое выстилает свои пьяццы
овечьей шерстью или чисто ради нарушения
ставит зеркала для Пинтуриккио
нарисовать его лицо на рассвете
когда воздух чист от теней
и никто не ходит пьяццей.
Все седовласые мои сестры
Все седовласые — мои сестры
что это в более прочной
атмосфере весны, что ожидает?
Тигр его голос когда-то молитвенный
вокруг неряшливого охрового блеска
наконец в увядающем сне
его календарь,
Родственники
аппетитные оперения твой пейзаж
содержит черное музыкальное углубление
кардинал влетает в
он учится повторять на пустой
ветке твои дистилляции. Мрачные
тайны сад просвещает
форму улья
энергичные трутни озаряющие
лицо как богатства выливаются
из твоих холодных карманов в тепло
и глазурь, крепости
для воспоминаний, свежих
в сдваивающемся сейчас воздухе,
Путешественницы
ведомые формой и запахом
дерева и цветка цветущего
ива однажды ранимая сейчас изображение
высеченное из камня так чтобы выдержать,
Мои дорогие
вы вошли в войны
с венками сосновых шишек, вы лежали
у моря и ваши милые платья
были разорваны волнами как удалялись сквозь каждое
и галька была поднята у ваших ног
в пене,
Прародительницы
с белыми лодочными волосами
когда ромашки падают на ваши запястья
какой полет вы совершаете?
вниз известняковых проходов
Я вижу ваши ленточки исчезают.
Почему мне считать тебя более равноденственным, солнце?
Гладко вёслами в залив
лазурь прочная как крепость, или камень
ее душа погруженная в кратеры непорочные
стремительное плетение пены к все-забываемым
кораблекрушениям, остро сейчас та история завершена.
Русалки ваши волосы зеленые. Я узнаю
сильную дневную жару. Мои дикие
охлаждающее оцепенение переставляет,
как в его южных пределах, дуб.
Из ваших дневников
Он сказал «В нимфической ладье»
Она ответила: «Дикобраз».
И позже,
«Разум выбирает нашу инаковость».
В просторном странном свете,
регион молчаний. Дельфийское
облачное дерево знает свой упадок,
если бы вы могли забыть неприязни, девушки,
и в языческой траве скользить беззаботно
цветения вернули бы такие песни
как я пела о вас, юный прах
порывается вверх спускает ароматное
сияние на ваше тусклое маркетри,
Все седовласые мои сестры
этого полудня серафимность
также выцветает. Задержитесь пока
я быстро вас пройду, чтобы вишневое
цветение, сменившееся на белое
не упало мне на голову.
Ветряной полдень
Через лес
на своем мотоцикле прокалывающий
ястреб, сойка
полицейский в синем
Леса, бесплодные леса,
как эта печатная машинка без цели
или слова что из тебя
падают беззвучно
Солнце опускающееся
и бумажные пакеты
на каменном выступе
у водопада
Голоса внизу мостовой
и листья падающие там
большой пробел
огромный остаток
Качество дня,
его размер на севере
и на юге
низкое вздыхание, от крыльев
Опиши ту нагую, смелую линию,
более высокая, опытная улица
больше нет жажды
поверни или иди прямо.
Герой покидает свой корабль
Интересно, разрушит ли меня эта новая реальность.
Там под листьями — буханка хлеба
Кирпичная стена на нее кто-то положил бананы
Кирпичи расшатались под тяжестью,
Что за неустойчивая архитектура эти жилища,
Как великаны однажды в саду. Дорогие корни
Ваши щепки восстанавливают мою гортань когда мучение
начинает накалять и сверкать.
Из воды
Рев. У моря — свое сильное запястье
Зеленый торф сделан из ракушек
он новый.
Я скоро применю свой голос
Почему я боюсь что соленое крыло
пролетающее над реальным очагом остановит меня?
Вчера желтые
обозначающиеся облака. Я сказала «нет» своей ноше:
Кустарник посажен на моих плечах. Когда снег
идет или в дождь птицы собираются там
В коротком вечнозеленом. Они повторяют гибельные
Манящие песни как будто суша
Была богатой и многие воины выходят из нее,
Как будто спокойствие было голубым, одно небо над
Берегом и прилив приветствующий флот
Бронзовый и сильный как прибой,
Их конечности в этом свете
Сплавлены из песка и волны возвышенные однажды
Затем утонули под аквамарином, фосфором.
Потом этот беззвучный залив,
Чайки пролетают над ним. Смешанная темнота
С крыльями. Я спрашиваю, существует ли тот дом,
пьют ли у пруда гуси, уходит ли пастух
В горы, любит и ужинает ли эта пара,
Я пересекаю элементарные станции
с ветреного поля к тихому ближнему. Спокойной ночи иду в свою кровать.
Эта крыша удержит меня. Снаружи боги выживают.
Les Realites
Сегодня дождь и я читаю об аптеках
в Париже.
Вчера я пошла на осеннюю прогулку, известную в мае
как прогулка влюбленных.
Потому что была потрясена деревьями (тропинка от игрового домика
ведет к роще, а там дальше могильные плиты),
белками и новой плесенью это здорово сегодня
читать о второклассных аптеках где
раствор и пластмассовые изделия немного тревожат смерть
и больше жизнь. Как будто это вечный дождь
падал на те аптеки делая мозаику ярче,
как будто входишь в те двери, и слезы
станут чище.
Как будто я только что
бросила тебя и искала новый оттенок пудры
orchidée, ambre, rosé, одной весьма очищенной и верной
владельцу, той что в зеркале
приняли бы за настоящую но когда рука на неё ложится
(как она может) изменяется в камень или в цветок воли
и торжествует как натуральная вещь,
как эта аптека
превращает наши желания в лекарства и отменяет дождь.
Кризис
Не иметь возможности носить мышей в твою комнату
когда ты проходил бульвары
с дождем на твоем хвосте и зонтики
открытые зданием из драгунов
подготавливаясь подниматься когда парк был голоднее,
его взрывающиеся ветви были буханками
под желтым небом. Увы великие дни
желания прошли.
Подготовься для луковиц и мелких травинок; ухватись за
импортированные пурпуры, сабли слоновой кости подготовленные
в Швейцарии для моряков чьи белые ресницы
зашторят причуды капитанов и сделают
грациознее длинное путешествие вокруг Мыса. Ты будешь плыть
на матах из барвинка, если захочешь.
Зачем сейчас шагать ма́рши где мыши-специалисты
отдыхают на границах и сидят
с их проколотыми сердцами? Они нарастили жир
под учением мародеров которые в ночном
коридоре ищут законопослушную подушку, в черных вахтах
тонкая соломинка купленная для мыши, шляпа
чтобы накрыть темные марши и маленькие
уверенности положенные на подушках перед рассветом
когда фонтаны плещутся и зеркала отражают
плотную грязь где армии прошли армии.
Перевод с английского Екатерины Деришевой и Кевина Платта